Перед советской фотографией 1930-х годов стояла задача поистине недюжинная — создать портрет строителя нового государства и отобразить победы социалистической индустрии. Эта задача была выполнена так хорошо, что не только у современников, но и у их потомков закрепилась в сознании «память» о сытой и счастливой предвоенной жизни, передовой промышленности, а главное, о новом типе человека — советском гражданине.
Фотография из журнала «СССР на стройке». 1930, № 1Как за тракторным рулемСидит девка королем.
На словах задириста,
Больно бригадириста
Колхозные частушки.
Творчество народов СССР. М., 1937
Несмотря на свой малый размер, фотография, как архитектура, скульптура и монументальная живопись, решала задачи масштабные и не в последнюю очередь идеологические. Собственно говоря, по тем временам она и являлась одним из видов монументального искусства, особые черты которого вобрала. Речь идет не об экспортном варианте для международных промышленных выставок — фотокартинах, фотофресках Лисицкого, Клуциса, Телингатера, а о самой обычной массовой фотографии, которая тиражировалась в журналах и фотокнигах. Своей брутальностью и статичностью ее персонажи напоминали скульптуру, значимостью (крупные формы, преобладание фасадного принципа оформления) — архитектуру, по тональной проработке, «зализанности» ручной ретуши — соцреалистическую живопись. В ней присутствовали строгий отбор модели, постановочный прием, искусственность и продуманность декораций, задников — примером может служить иллюстрация из издания USSR. An album illustrating the state organization and national economy of the USSR (1939): в правом нижнем углу механизатор за штурвалом «прилеплен» к бескрайнему полю пшеницы. В прошлом остались репортажная фотография, фотоочерк, фотожурналистика двадцатых. Отменена ракурсная фотография, трансформирующая, искажающая, расплющивающая образ человека труда; теперь для портрета необходима фронтальная съемка с груди, для фигуры — съемка с колена.
Журнал «Даешь». Обложка. 1929, № 14Фотография тридцатых в новом человеке отражала типическое, лепила образ героя советского эпоса. Созданные ведущими мастерами, эти фотографии и были советским эпосом, наравне с всенародно любимыми песнями Лебедева-Кумача и Александрова, Суркова и Блантера, приписываемыми неизвестным авторам, считай, самому народу. Из эпоса делалась история, и, наоборот, история превращалась в эпос. Российская история, на первый взгляд являясь прошлым, всегда непредсказуема и есть живое творчество, созидаемое для нужд современной политики. А потому наша история — это политика, опирающаяся на визуальные знаки, изначально идеологизированные, лишенные достоверности.
Фотография из альбома «Soviet Women». 1939Ясно, что девизом фотографии тех лет были типизация, монументализация, коммунизация, машинизация, причем машинизация в прямом смысле, ее герои — водитель машины, тракторист, рабочий за станком или с инструментом в руках, обязательным разводным ключом, отбойным молотком — визуальные примеры, подтверждающие построение социалистического общества в СССР, о чем с трибуны XVII съезда ВКП(б) 1934 года провозгласил Сталин. Эти штампы стали формироваться в начале тридцатых, когда партия объявила о победах реально проваленной первой пятилетки, направленной на индустриализацию и коллективизацию страны. Тогда и появилось большое количество фотографий «человека за рулем», причем первые снимки были натурные.
Фотография из журнала «Даешь». 1929, № 14В альбоме «Механизация сельского хозяйства» (1939) таких фотографий множество. На развороте сюжет «Работницы за рулем» — у каждой по «баранке», причем расположились женщины в двух открытых машинах (машин две, а рулей много). На первом плане одна из работниц в позе Василия Ивановича на тачанке (известный сюжет фильма «Чапаев») указывает направление движения. Фотография настолько отретуширована, что больше напоминает картину. Наличие «баранки» в руках трактуется художником как метафора, ведь этот обруч, прикрепленный к трубе, и есть волшебная палочка, с помощью которой работницы смогут через мгновение попасть на воображаемый районный праздник из фильма Ивана Пырьева «Кубанские казаки». Держась за руль, колхозница могла представить себя и водителем, и на празднике, и в светлом коммунистическом будущем. Возможен монтаж — женщины «сведены» вместе из разных фотографий. Одно очевидно — каждой советской гражданке дали по рулю, но управляют «движением» не они сами, а фотограф, припасший для съемки арендованный на автозаводе инструмент (по типу того, что на известной фотографии Родченко для журнала «Даешь» № 14 за 1929 год, посвященного советскому автомобилю).
Фотография из альбома «Механизация сельского хозяйства».1939На другой подобной фотографии «Комбайнер П.М. Драгоморецкий и помощник комбайнера — жена его Я.Т. Драгоморецкая». Супруги-механизаторы в шлемах и защитных очках стоят за штурвалом. Штурвал зерноуборочного корабля имеет явно нефабричный характер: к металлическому обручу приварены прутки — ручки, все это на болтах прикручено к стальным уголкам. Распространенный сюжет конца тридцатых — фотография комбайнера в майке и кепке и работницы в платке и защитных очках; тот же нефабричный руль, как и на фотографии четы механизаторов. Возникает ощущение, что сами машины делались на заводе, а рули — на технических или ремонтных станциях.
Фото Дерябина. Бригадир. «Советское фото» 1930, № 19–20Водитель, комбайнер, механизатор — центральные персонажи в типологии 1930-х годов, иллюстрирующие тезисы: СССР стал автомобильной державой, человек на селе пересел на железного коня. Темы автомобилестроения и тракторостроения — фотографии колонн автомобилей и тракторов, новые машины на заводском дворе, сборочный цех, сельскохозяйственные выставки, автопробеги — ключевые в визуальной пропаганде тех лет.
Фото Л. Смирнова. За рулем (управление «Фордом») «Советское фото» 1930, № 19–20Попробуем расшифровать этот визуальный код. Разгадку следует искать в искусственно насаждаемой героике начала тридцатых: комбайнер, он же машинист, он же штурман, он же рулевой машины, производства, коллектива, народа; а водитель — укротитель дорог, покоритель пространства. Руль, колесо, паровоз, трактор, самолет, дирижабль на фотографиях — это не техника, но знаки, символизирующие успехи отраслей. Однако эти машины утратили черты технической эстетики, которая осталась в прошлом десятилетии в мечтах производственников и конструктивистов. Человек Будущего, как его понимали конструктивисты в двадцатые годы, был совсем не похож на человека будущего, каким он виделся в тридцатые. Для конструктивистов — это продукт техногенной цивилизации и социально-справедливого общества, так его представляли в кино и на сцене театра. Человек будущего в тридцатые — это герой сегодняшнего дня, точнее — вчерашнего, овладевший знаниями и марксистской наукой, пересевший на железного коня. Теперь этот железный конь не напоминал фантастические машины, придуманные десятилетием раньше, он был просто механизмом, способным выполнять какие-то операции — перевозить, переносить, поднимать, обрабатывать и пр.
Фотография из альбома «15 лет ВЛКСМ». 1933Чем крепче руки комбайнера и работницы сжимали штурвал, сработанный колхозным кузнецом, тем яснее внутреннее око рисовало картины наступившего социализма. Нам же остается гадать, чем на самом деле являлся этот руль — деталью особой оптики, с помощью которого можно было навести резкость и увидеть будущее, или знаком в условном языке искусства социалистического реализма. Наше романтическое отношение к эпохе коммунистической романтики подобно процессу возгонки, когда образы из «твердого вещества» переходят в газообразное состояние, считай — мираж, и начинают существовать вне их политической сути, как «чистый продукт». Сегодня эти постановочные фотографии «людей и рулей», балансирующие между китчем и большим стилем, лишенные идеологических коннотаций, приобретают новое художественное качество очищенного продукта.
Иллюстрации из архива автора.
Опубликовано в журнале «Проектор» №4, 2008.
