«Серсо». Спектакль-фильм Анатолия Васильева по пьесе В. Славкина. В ролях: Альберт Филозов, Людмила Полякова, Дмитрий Щербаков, Юрий Гребенщиков, Алексей Петренко, Борис Романов, Наталья Андрейченко. Санкт-Петербург, Новая сцена Александринского театра.
Открытка-программа спектакля "Серсо". 1985.Показ авторской киноверсии своего спектакля, поставленного в 1985 году на малой сцене «Театра на Таганке», Анатолий Васильев, признанный классик, начинает с короткого вступления о настойчивости. Он говорит о том, что со временем каждый художник так или иначе ее теряет, о том, что только сохраняя ее можно сказать то, что должно быть сказано. Перфекционизм автора выражается в масштабной подготовке показа – задержка на час обоснована не только необходимостью вместить в небольшом помещении всех желающих, но и требовательным отношением к технической стороне дела – настройке звука и изображения. Кадры из прошлого века, бережно восстановленные и смонтированные режиссером – почти рассыпающаяся на глазах ветхая архивная папка, содержимое которой медленно демонстрируют. Материалы не просто «прошлого века», но прошлой эпохи показываются зрителю с целью сказать нечто еще раз, утвердить то, что, казалось бы, давно кануло в лету.
«Серсо», если смотреть на это произведение из настоящего момента – обычная история советской интеллигенции, стоящей на пороге краха империи, полная бытовых подробностей и экзистенциальных проблем. Действующие лица – клише представителей разных социальных групп и возрастов – составляют узор типичного противопоставления молодости и старости, верности идеалам и отчаянного нигилизма, прошитый темой переосмысления того исторического хаоса, в который они вовлечены. Сорокалетние рабы власти и жизненных неудач, помещенные в тесное пространство разрушенного загородного дома, внезапно оказываются вовлечены в абсурдную беседу друг с другом и с коллективной памятью на темы любви, верности, случайности.
Сцена 2 акта. Надя – Н. Андрейченко, Кока - А. Петренко. Фото из архива Фонда А. Васильева.Режиссер как хранитель этой архивной записи настаивает, казалось бы, на том, что вопросы, актуальные в прошлом, остаются актуальными по сей день. Именно поэтому подобный акт репрезентации является рискованным – крайне просто по мере просмотра впасть в крайнюю степень общечеловеческой меланхолии. Но такой риск может быть оправдан. Хотя бы тем, что решение показать этот образ прошлого спустя почти тридцать лет заставляет задуматься о том, каким образом вообще архивируется театр как вид искусства. О том, как отдельные тенденции приходят и уходят, сменяя друг друга, и о том, что остается от театра, который мы смотрим здесь и сейчас.
Киноверсия спектакля делится на три части – как это было в 85-м – чтобы предоставить зрителю иллюзию пребывания в своеобразной машине времени (особенно когда на экране показываются сами зрители той эпохи). Картинка периодически прерывается, голоса внезапно исчезают (и восстанавливаются посредством наложения текста пьесы на изображение) – понятно, что перед глазами уже точно не телевизионная версия спектакля, а обугленные страницы произведения. При этом среди почерневших частей этой ленты настойчиво просматривается контекст – как то, что остается, когда смолкают голоса публики и критиков.
Сцена 2 акта. Кока – А. Петренко, Валюша – Л. Полякова. Фото В. Плотникова, из архива Фонда А. Васильева.В данном случае стоит говорить о том, что мы имеем возможность рассмотреть формальные смещения относительно традиционного театра, которые Васильев в конце 80-х выводит на сцену. Первое, что бросается в глаза – расположение зрителей: ряды расположены с двух сторон единственной декорации, которой является загородный дом. Это — пример так называемой несимметричной сценографии, традиционная геометрия зрительского зала и сцены перед ним претерпевает изменение. Осью симметрии является не центр сцены и зала, а сама декорация — старый дом, внутри и вокруг которой разворачивается сценической действие. Такое нехарактерное расположение зрительских мест создает двойное пространство видимости: публика разделена на две части, каждая из которых имеет свой уникальный ракурс просмотра постановки.
Второе – это сам нарратив постановки, который при всей классичности представляет собой не просто абсурд, но настоящее безумие речи и поведения, доходящее местами до балагана. Исходная точка, в которой повествование берет начало, предельно реалистична (история инженера без друзей, приглашающего за город на выходные хоть как-то близких ему людей), но уже во втором акте реальность дает сбой и вовлекает героев в странную игру – с романтическими воспоминаниями старца, тоскующего по утраченной любви. В завершение этого карнавала персонажи, исполненные отчаяния, последовательно покидают зал, произнося исповедальные монологи.
"СЕРСО" Декорация. Заколоченный дом. Художник Игорь Попов. Фото А. Стернина, из архива Фонда А. Васильева.Но эта борьба с традиционализмом может быть считана исключительно контекстуально – с привязкой к тому времени, в котором происходит действие, имеющее место на экране. Только в случае действительного усилия мысли, берущего в расчет разницу во времени и обстоятельствах, возможно нащупать те смыслы сопротивления привычному сознанию, заложенные в оригинале, которому уже не суждено существовать в реальности. Современную публику, избалованную различными медиа-катализаторами аффектов, удивить довольно сложно. Но здесь настаивает уже не автор, а само произведение — на своем праве на существование в качестве архивной копии, имеющей свою историю и полную важных акцентов. Полную идей, а театр, как вид искусства — всегда театр идей, а не утоляющий потребительскую жажду культурный аппарат.
