Каспер Кёниг, куратор "Манифесты-10», отвечает на вопросы редактора Art1.
Андрей Фоменко: Я хотел бы начать с общего вопроса: вы начинали кураторскую деятельность в эпоху неоавангарда – в 60 – 70-е годы, когда искусство стремилось выйти за существующие институциональные рамки, в том числе за рамки музейной институции. Итогом стали новые художественные формы, основанные на саморефлексии и критике. С тех пор ситуация изменилась. Вы успели побывать директором музея современного искусства и вот теперь работаете над проектом, который должен разместиться в музее искусства преимущественно классического. Как вы оцениваете изменения, произошедшие с искусством за эти десятилетия? По-прежнему ли для Вас важен опыт неоавангарда - минимализма, поп-арта, концептуального искусства, - или же его иконоборческие атаки кажутся сегодня наивными и не оправдавшими себя?
Каспер Кёниг: Все это, безусловно, очень важно для меня. Это неотъемлемая часть моего мышления и моей профессиональной биографии. Но я также понимаю, что со временем определенные направления становятся настолько растиражированными, что теряют свою интеллектуальную и духовную силу. Взять, например, минимализм, который для меня до сих пор актуален. Но когда он приобретает прикладной характер, и в бутиках используются своего рода эстетика Дональда Джадда, кажется, все, что от него осталось – это размышления, полностью заменившие эстетику. Но если посмотреть на это с другой стороны, то определенно важно увидеть, что именно тиражируется, как оно работает и почему.
Это относится и к тому, что я предложил в своей кураторской программе для «Манифесты» в Эрмитаже. Для меня это очень серьезный вызов. Это работа с феноменом трансформации и времени на примере Эрмитажа, и особенно уникального Зимнего дворца, который значительно отличается от других музеев. Он включает в себя не только художественное собрание, но и различные практики коллекционирования и взаимоотношений с властью. Мой замысел состоит в том, чтобы собрать выставку, непосредственно включающую в себя Эрмитаж. Не просто комментарий современного искусства относительно прошлого – я всегда стараюсь избегать такого комментирования, – а более сложное взаимодействие, которое осознается интуитивно, но при этом должно обрести форму, понятную зрителю. При условии, если этот зритель открыт. Сначала я предполагал пригласить одних художников, однако, приехав сюда, понял, что половина из них не подходит. Например, Марсель Бротерс – художник, поразительно умно, тонко и с большим юмором высказывавшийся об институциях. Но если показать его работы сейчас, после его смерти, в рамках нашего проекта, то люди могут подумать, что это спонсор рекламирует новый продукт.
Андрей Фоменко: "Манифеста" воспринимается преимущественно как бьеннале молодого европейского искусства. Вы же делаете акцент, с одной стороне, на такой классической фигуре, как Бойс, а с другой – на не столь классических, но тоже отнюдь не молодых и ныне покойных Тимуре Новикове и Мамышеве-Монро. Чем продиктован такой выбор? И каков концептуальный подтекст сведения вместе столь разных фигур?
Каспер Кёниг: Тимур и Монро – это своего рода оммаж невероятно витальному петербургскому искусству конца 80-х годов. В Москве тогда был концептуализм, а здесь они. Это искусство почти неоклассическое, почти регрессивное. Оно стало индикатором и предшествующей, и последующей политической ситуации. Причем каждый из этих двух художников был сосредоточен на одной теме. Для Мамышева это образ Монро, а для Тимура – его очень красивые работы из ткани, с простой иконографией, но обладающие аристократической петербургской красотой. Что касается Бойса, то его инсталляция «Экономические ценности» явно направлена против ценностей буржуазной культуры. Это своего рода столкновение экономик капитализма и коммунизма [основу инсталляции Йозефа Бойса "Экономические ценности" составляет коллекция продуктов питания из ГДР. - А.Ф]. И мне представляется, что этот смысл раскрывается именно в музее. Все эти идеи направлены на диалог с Эрмитажем. Не забывайте, что мы собираемся задействовать все пространство музея с первого этажа по третий. Это будет очень сложный комплекс представлений, который необходимо воспринимать непосредственно, не полагаясь на поверхностные знания.
Андрей Фоменко: Должен сказать, что включение в проект Новикова и Мамышева у некоторых вызывает удивление: дело в том, что в 90-е годы петербургская арт-сцена часто – и неоправданно – сводилась к неоакадемизму, и сегодня у многих, включая меня, есть ощущение, что это явление несколько переоценено. Каково Ваше отношение к нему?
Каспер Кёниг: Вполне возможно, что есть некоторая путаница. Но я прежде всего пытаюсь показать, как работы Тимура будут стилистически взаимодействовать с Эрмитажем, с Зимним дворцом. Вполне возможно, что это завершающее явление, а не открывающее что-то новое. Но оно достойно внимания. Это искусство очень витальное, связанное с определенным образом жизни – рок-н-ролл и прочее, – который, однако, уже ушел в прошлое, так что теперь это историческое явление. Мне кажется, что совсем молодым художникам было бы очень непросто взаимодействовать с Эрмитажем. Если бы удалось реализовать первоначальную идею провести «Манифесту» в Новой Голландии, то, возможно, все было бы по-другому, и в Санкт-Петербурге проходила бы «Манифеста» привычного формата, где в основном представлены молодые художники. Но я очень рад, что у нас есть публичная программа, возглавляемая Иоанной Варша, ведь со многими художниками, которые там участвуют, особенно из бывших стран Советского Союза, я был почти не знаком.
Андрей Фоменко: Что для вас более важно как для куратора: общая концепция, идея проекта, или же работа с конкретными пространствами, вещами, ситуациями и т.д. Как бы вы описали ваш кураторский подход?
Каспер Кёниг: Мой подход – это точность и поиск неожиданных контекстов – их формирование и отношение друг к другу, – которые, конечно же, будут поняты по-разному разными людьми. Это не просто демонстрация 50 лучших художников – не в этом главная идея, – а именно поиск контекстов. Я пригласил разных художников по особым причинам, и, надеюсь, что смогу представить их в том контексте, который соответствует их собственным намерениям. Все идеи и мнения обсуждаются с ними. Но также очень важно, чтобы выставка работала, чтобы люди ее посетили и пережили. Из-за современной политический ситуации это, к сожалению, очень непросто. Хорошо бы, чтобы каждый, кто покупает билет за 500 рублей в Эрмитаж и на «Манифесту», автоматически смог бы получить визу на три-четыре дня. Но я сомневаюсь, что это произойдет. Если бы что-то изменилось в этом вопросе, то жители России тоже могли бы легче выезжать за границу.
Андрей Фоменко: В связи с недавними политическими событиями на Украине некоторые представители российского арт-сообщества выступили с предложением бойкотировать «Манифесту». Пара участников, насколько мне известно, последовали этому призыву и от своего участия отказались. Какова Ваша реакция на эти высказывания и шаги? Я знаю, что вчера Вы уже высказывались на эту тему на пресс-конференции, но, возможно, у вас есть более развернутый комментарий.
Каспер Кёниг: Я понимаю эту позицию, но не разделяю ее. Я серьезно отношусь к решению Юрия Лейдермана, чью литературную деятельность очень ценю. И я получил некоторое количество писем от художников-участников публичной программы, которые говорят, что чувствуют себя некомфортно в связи с моим высказыванием о том, что я против дешевых провокаций. Они опасаются цензуры. Я понял, что подобные формулировки могли быть неуместными и непродуктивными, и ответил им, что это был не слишком продуманный ответ, именно по отношению к художникам не из стран Западной Европы. Законы России отличаются от европейских, я в этом был не очень осведомлен, но я учусь.
Я ничего не имею против идеи выставки с украинскими и русскими художниками, но это сугубо политическая тема, и пришлось бы все делать по-другому, приглашать других художников, а до выставки осталось 3 месяца. Я не исключаю эту проблему, но не вижу возможности менять общую концепцию. Мы уже давно работаем и надеемся довести свою работу до конца. И хотя мы эмоционально вовлечены в происходящее, добавлять политических комментариев не будем. Задачи выставки выходят за пределы политики. Политика здесь не на первом месте.
Единственный мимолетный конфликт имел место, когда Дмитрий Виленский заявил, что выходит из проекта и опубликовал свое заявление в социальной сети facebook, причем я узнал об этом от других людей. Я пригласил его участвовать вместе с двумя другими художниками, мы обсуждали проект и выбирали место. И ему следовало сказать о своем решении мне. Он, как я полагаю, продвигает идею создания русско-украинской выставки, связанной с «Манифестой», но он даже не обсудил это со мной. Меня, конечно, интересует политика, но не политические игры.
Андрей Фоменко: Каково ваше отношение к происходящей в последнее время политизиации искусства?
Каспер Кёниг: Я нахожу интересными те политические движения, которые каким-то образом всколыхнули систему искусства и вернули ей авторитет. Мне сразу вспоминается феминизм, действительно расшевеливший в свое время арт-мир Нью-Йорка. Это положительный пример. Я поддерживаю подобные вызовы и перемены. Но «Манифеста» организуется в очень сложных обстоятельствах, и хотелось бы, чтобы она осталась независимой от правительства. Россия больше, чем ее правительство. К тому же я здесь просто гость, и считаю, что мы не должны выступать с заявлениями, нагнетающими напряженность.

Андрей Фоменко: «Манифеста» – ровесница Европейского союза и в какой-то степени задумана как бьеннале европейского искусства. Но Россия не является частью Евросоюза и вряд ли ею станет, по крайней мере, в обозримом будущем. Является ли это проблемой для Вас – я имею виду, концептуальной проблемой. Насколько я знаю, вы включили в каталог текст Юргена Хабермаса – его речь при получении премии Эразма, которая целиком посвящена проблемам европейской интеграции…
Каспер Кёниг: Нет-нет. Хорошо, что Вы это упомянули – два дня назад я решил ее убрать. Это интересный текст, но он переносит нас в политику, где и так уже, как отмечено у Хабермаса, совершено множество ошибок. А мы делаем художественную выставку. И в связи с ситуацией на Украине нет никакого смысла его включать.
У меня раньше уже были профессиональные контакты с художниками из России – Борисом Михайловым, Эриком Булатовым и другими, но это было довольно давно, и мои отношения с современным русским искусством последних двадцати лет были не слишком интенсивными. Только год назад я начал в этом разбираться и сейчас испытываю огромный интерес к современному русскому искусству. Россия, конечно, не Европа, и не должна ею быть. Но и "Манифеста" не является всецело явлением Европейского союза, с самого начала к ее формированию имел отношение Сорос, сам по себе представляющий собой очень интересный феномен. Он абсолютно капиталистический капиталист, и, заработав огромное состояние в этой системе, является доказательством ее ужасов. Но при этом он отдал часть этих денег на поддержку оппозиционных инициатив и течений, особенно в искусстве, в таких странах, как Югославия, Румыния, Болгария и др. Таким образом, экономически и исторически объединяя восток, север, юг, запад, он организовал движение внутри Европы, диалог. И Санкт-Петербург встраивается в Европу, не будучи при этом европейским, – он и не должен быть таковым. Повторяю, лично я против всякого рода напряжения в международных отношениях. Украина и Россия должны самостоятельно определять свое будущее. Сейчас период эмоционально очень сложный. И меня очень смущают возникающие запреты: не делать тех или иных вещей, вместо того чтобы быть открытым. В призывах бойкотировать "Манифесту" очень много идеологически нагруженного: если ты не высказываешься против режима Путина или против войны и т.д., то с тобой отказываются общаться. Это определенно не моя парадигма.
Андрей Фоменко: Существует мнение, что куратор – это художник, работающий с работами других художников. Вы разделяете эту току зрения?
Каспер Кёниг: Такое явление существует, но я никогда не считал, что отношусь к нему. Меня в первую очередь интересуют институции, обладающие витальностью, которую можно сделать движущим механизмом проекта. Это не обязательно музей, это может быть также детский сад или даже больница. И здесь я испытываю некоторое внутреннее противоречие, потому что при этом я скептически отношусь к системам. Это двойственная ситуация. Но я считаю, что существует немного вещей, которые по-настоящему что-то значат, и хотя искусство, музыка и поэзия стоят не на первом месте, они могут быть очень эффективными в определенных ситуациях, в определенное время, для определенных людей и для их будущего. И важно то, что ты можешь быть к этому причастен.
Андрей Фоменко: Ваш послужной список включает множество самых разных выставочных проектов, в том числе такой масштабный и амбициозный, как Skulptur.Projekte в Мюнстере, ряд персональных выставок европейских и американских художников – Клаеса Олденбурга, Дональда Джадда, Герхарда Рихтера… А какой проект – Ваш любимый? Только не говорите, что это «Манифеста-10»!
Каспер Кёниг: Нет-нет. Я бы ее и не назвал. Хотя было бы неплохо, если бы через какое-то время кто-то мог бы сказать про нее так. Но все же, думаю, мой любимый проект – это Мюнстер, потому что он проводится каждые десять лет, и можно очень четко увидеть, как меняются за это время социальные, экономические, политические феномены. Это очень интересный лакмусовый тест также в отношении города, который тоже меняется, но ты не замечаешь этого, как не замечаешь и того, что изменяешься и сам. А здесь есть возможность оглянуться назад. Есть и личные причины: когда-то я оставил этот город и думал, что уже не вернусь туда, но вернулся из-за смерти моей матери. А когда к работе примешиваются личные обстоятельства, очень важно сделать профессиональную часть особенно значимой.
Перевод с английского Ольги Гавриковой