В Россию с новым альбомом приезжает немецкая группа Bohren & der Club of Gore, играющая долгие медленные тяжелые пьесы на стыке блюза и метала. ART1 пообщался с лидером коллектива Кристофом Клезером о российской публике, которая уже несколько лет как принимает их с распростертыми объятиями, о творческих методах группы и о необъяснимых страхах.
Про BDCG, стиль которых обозначают как "похоронный метал", сложно найти что-то милое в интернете, так что этот рисунок, сделанный 8-летней девочкой Дари - редкая удача. Герой интервью Кристоф Клезер, судя по всему, изображен слева - с саксофоном и почему-то с улыбкой.
Как вы записывали «Piano Nights»?
Спродюсировано, записано и сыграно мной и клавишником Мортеном Гассом в его и моей квартирах, которые мы называем Dark Victory Studios. Так мы писались в течение двух-трех месяцев. Приходилось отдельно записывать каждый инструмент: я сначала сыграл на клавишных, потом на саксофоне, а Мортен — все остальное.
Сначала мы придумываем название альбома. А потом — обсуждаем, как должно звучать это название в музыке. Вот с «Piano Nights» мы спорили — должен ли быть альбом мягким, романтичным?
Cтранная технология с названием.
Нет-нет, речь тоже о вдохновении.. Просто название нас вдохновляет. И еще название — это та точка, где мы перестаем лениться.
Это, наверное, самое сложное.
Да у нас нет никаких сложностей. У нас все проще, чем можно себе представить: из четырех членов коллектива работают двое. Тебе не нужно вступать в долгие дебаты по поводу новых музыкальных решений, — просто и спокойно обсудить эти решения с одним человеком, и все. Таким образом получается, что мы с Мортеном договариваемся, басист и барабанщик просто внимают. Отношения в группе напоминают отношения романтической пары: ты должен быть терпеливым, постоянно охлаждать свой пыл и поменьше думать о деньгах.
Вы постарше остальных участников группы — чувствуете себя мудрее?
Думаю, да, я мудрее. Но, судя по всему, так в группе думаю я один. Мой основной аргумент в том, что я, по крайней мере, могу читать ноты. Плюс отвечаю за финансы в Bohren.
Если бы в детстве вы узнали, что вы занимаетесь тем, что занимаетесь, вы бы обрадовались?
Нет! Я мечтал о карьере спортсмена и, к счастью, судьба меня от этого отвела. А то так и занимался бы настольным теннисом. Единственное теплое чувство, которое я сейчас испытываю по отношению к этой игре, так это любовь к звуку прыгающего мяча для пинг-понга.
Многие музыканты, которые играют тяжелую музыку, говорят, что выступления помогают им избавляться от негативных эмоций. У вас тоже музыка в своем роде тяжелая — интересно, помогает ли она лично вам?
Видимо, нет. Потому что я занимаюсь боксом. Правда, вне ринга ни с кем не борюсь — разве что когда был помоложе. И то могу насчитать максимум три раза, когда влипал в драку. Я бываю зол — последний раз вчера, и, наверняка, меня что-нибудь разозлит через пару часов, но я стараюсь обойтись без насилия. Наша жизненная позиция — даже тот, кто ничего не ждет, будет разочарован — с таким отношением все вообще приобретает другие краски.
Но что-то же вас пугает?
Крокодилы. Меня пугают крокодилы — особенно австралийские, которые могут плавать в соленой воде. Я их видел на безопасном расстоянии, и, к счастью, никогда не оказывался близко. Я, в целом, люблю животных, но спал бы значительно спокойнее, если бы крокодилов не было на свете.
Что самое несправедливое и неприятное вы слышали в адрес Bohren & der Club of Gore?
Дело в том, что есть два-три человека в мире, мнение которых меня как-то волнует: мое личное мнение, мнение моей девушки и ребят из группы.
Меня больше волнует вопрос поддержания уровня, который мы задали. Например, мы были просто потрясены, когда поняли, что копии Piano Nights очень хорошо продаются в мире (какая ситуация в России, не знаю). Вот это здорово, по-моему, и мы все убеждены, что делаем замечательную музыку, кто бы что не говорил.
Насколько я понимаю, музыка — ваш единственный способ заработка, сложно ли в финансовом смысле жить за счет музыки?
Я помимо группы еще кое-какую музыку пишу, например, для театральных постановок, этим я и занимался в последние два месяца, вдали от семьи. Я так делаю уже много лет с момента, когда получил музыкальное образование.
Вы уже много раз приезжали в Россию. Сложилось у вас какое-то стойкое представление о российском зрителе?
О российском нет, потому что Москва, Санкт-Петербург, — это не Россия, и мы отдаем себе в этом отчет. Это более европейские города, что ли. Но мне очень нравится Москва, я вообще люблю большие города. Мне ужасно жаль, что мы не говорим по-русски, тем более, учитывая то, как нас тут принимают. И это очень приятно: мы приезжаем в странную незнакомую страну, где нас встречают 500-600 зрителей, и в это невозможно поверить. Однажды на концерт приехала девушка из Владивостока, потому что кто-то сказал ей, что это стоит услышать.
Почему у вас нет скайпа? Вы что-то имеете против современных технологий?
А что, в России у всех есть скайп? Я, наверное, слегка ленюсь в том, что касается новых технологий — использую по мере необходимости. Как музыкант я действую по старинке: изучаю инструмент, потом играю, и лет через 15, наверное, могу попробовать что-то новое. Я очень старомоден: читаю ежедневные бумажные газеты, люблю их запах. У меня же максимум есть e-mail.
Москва, «Театръ», 12 апреля, 20.00
Санкт-Петербург, «Зал Ожидания», 13 апреля, 20.00
